4

Разбудил его неистовый, захлебывающийся лай Гастона. И поначалу Макс думал, что продолжает спать: еще ни разу за всю свою жизнь его пес-молчун так не лаял. Но оглушительные, будто идущие из железной бочки звуки всё не прекращались. Так что Макс кое-как разлепил глаза. И обнаружил, что его ньюфаундленд словно бы спятил: задался целью перебудить всю округу.

Правда, потом до Макса дошло: будить в той местности, где они очутились, было некого. Они отъехали от Риги уже, наверное, километров на двести: за окнами успело стемнеть. И сейчас полицейский электрокар Алекса стоял, освещая фарами негустую полосу смешанного леса. Однако Макс не увидел за рулем самого служителя порядка. А Ирма — та сидела, вся вытянувшись в струнку. И явно пыталась разглядеть нечто, находившееся за пределами подсвеченного фарами пространства.

— Что-то произошло? Нас остановили? — После сна у Макса пересохло в горле, и голос его звучал так сипло, что он сам себя едва слышал.

Но Гастон сразу же уловил, что его хозяин-соня наконец-то соизволил пробудиться. Обратив к нему морду, на которой читалась немыслимая для ньюфа бешеная ярость, пес перестал брехать. И мягко ухватил Макса зубами за правое запястье — будто желая куда-то его утянуть, заставить пойти вместе с ним.

— Похоже, — сказала Настасья (почему-то шепотом, что казалось совершенно бессмысленным после оглушительного речитатива Гастона), — тут на дороге — какие-то люди. И собаки. Только мы не можем разглядеть ни тех, ни других. Алекс вышел посмотреть, что там такое.

— Его нет уже четыре минуты, — заговорила Ирма: не шепотом, но таким отрешенным, чужим голосом, что Макс немедленно вспомнил про угрозы фон Берга поместить свою дочь в санаторий. — Он сначала светил себе фонариком, но потом выронил его. И почему-то не стал поднимать.

Макс вытянул шею, пытаясь оглядеть пространство за окном. Шагах в двадцати от машины, на обочине дороги, он увидел маленький световой конус: Алекс выронил свой фонарь не выключенным. А самого полицейского нигде поблизости не было.

— Мне показалось, — еще тише проговорила Настасья, — что он фонарик не уронил, а швырнул о землю.

Ирма ничего на это не ответила — может, просто не расслышала тихих слов. А Гастон слегка сдавил зубами запястье хозяина: очень аккуратно и в то же время настойчиво. Макс потрепал своего пса свободной рукой по холке:

— Спокойно, мальчик, спокойно!

А потом высвободил из собачьей пасти правую руку и принялся отстегивать поводок от ошейника ньюфа.

— Вы не пробовали окликнуть его — Алекса? — обратился он к Ирме.

За неё ответила Настасья:

— Мы не решились. Видишь ли… Мы ведь остановились не просто так: перед нами переходила дорогу целая толпа из… — Девушка запнулась и покосилась на Ирму, явно не желая ранить её чувства.

— Из безликих, — закончил за неё Макс. — Понимаю. И что было дальше?

Говоря, он расстегнул на Гастоне еще и ошейник — на всякий случай. Он знал, что в незнакомой обстановке собаке лучше быть голой: без ошейника или иной амуниции, которыми можно зацепиться за что-то и получить травму.

— Дальше — Алекс затормозил, и мы стали ждать, когда они перейдут шоссе. — Настасья понизила голос до едва слышного шепота и, перегнувшись через дорожную сумку, почти что прижала губы к уху Макса. — Ирма распсиховалась: решила, что и тут орудуют добрые пастыри. И гонят безликих… ну, как она сказала: на заклание. А тут еще Гастон будто сошел с ума: вскочил с пола, встал передними лапами на решетку и ну брехать! Может, он унюхал что-то, окна-то у нас приоткрыты.

Они были приоткрыты только спереди — не в заднем отсеке. И это явно оказалось к лучшему — с учетом дальнейших слов Настасьи:

— Мне кажется, — продолжала она шептать, — если бы он мог вылезти в окно, то сорвался бы с поводка и выскочил из машины. И тут ему ответили — в смысле, другие собаки.

Девушка упоминала о каких-то других собаках уже во второй раз, но Макс не видел и не слышал их. Равно как не видел и никого из безликих — которые, похоже, проследовали куда-то в лес.

И тут его будто ударило.

— А те, другие собаки — давно они замолчали? — спросил он.

— Минут пять назад. Они просто перестали лаять и начали… Как бы тебе сказать… Грызться между собой, что ли.

«Или, может быть, грызть что-то, — подумал Макс. — Или кого-то — кто не мог даже позвать на помощь или закричать от боли».

— Тогда-то Алекс и вышел из машины, — сказала Настасья.

— Собаки — они были одни? Или кто-нибудь… — Макс едва не сказал: натравливал их, но всё-таки смягчил формулировку: — …кто-нибудь руководил ими? С ними были обычные люди — не безликие?

Ответить ему Настасья не успела: раздался крик Алекса. Он-то мог подать голос, и теперь орал во всю глотку:

— Ирма, запри дверь машины! И не выходи! Ни в коем случае не выходи! Я попытаюсь отбиться от них сам. Но я перепутал…

Что и с чем он перепутал, расслышать они не сумели. Раздалось несколько частых приглушенных хлопков, после одного из которых пронзительно взвизгнула какая-то псина. А затем — будто разверзся собачий ад. Бешеный лай огласил пространство за окнами машины: разноголосый, перемежающийся с рыком. И Гастон тоже присоединил свой низкий, бухающий голос к этой какофонии. Да что там — голос! Ньюф не просто поднялся на задние лапы: он принялся яростно ударять правым боком в сетчатую решетку арестантского отсека.

5

— Ирма, стой! — закричал Макс, видя, что та подалась вправо — явно с намерением выскочить наружу. — Разблокируй задние двери! Нужно выпустить Гастона!

Макс увидел в зеркале её лицо: белое даже под косметикой, искаженное, как древнегреческая маска ужаса. Но потом её глаза приобрели более или менее осмысленное выражение.

— Я не знаю, как их разблокировать! — воскликнула Ирма — с нотками набирающей силу паники. — Эти твари разорвут Алекса! Почему он больше не стреляет по ним? Они что — уже отгрызли ему руку?

Её голос почти перекрывался неистовым лаем Гастона, и Макс сделал то, чего в жизни себе не позволял: схватил своего пса за морду и крепко сжал ему челюсти. Ньюф мотнул было головой, словно не узнавал хозяина и пытался вывернуться из его рук. Но потом всё-таки покорился и умолк — только скосил на своего человека укоризненный взгляд.

— Молчи! — приказал Макс. — Больше ни звука!

Он сразу же отпустил собачью морду, и Гастон встряхнул ею, как если бы выбрался из воды. Приказание хозяина он понял: не стал больше лаять. Но тут же продолжил